ЖАНРЫ
билингва биография боевик воспитание детей Показать все жанры
«В детстве меня очень раздражал "Левша"»: Майя Кучерская о Николае Лескове
В год 190-летия Николая Лескова, одного из самых малоизученных и недооцененных классиков русской литературы, вышла в свет его биография «Прозёванный гений», которую написала Майя Кучерская – филолог, прозаик, автор любимых многими читателями книг «Тетя Мотя», «Бог дождя» и других. К выходу аудиокниги, предисловие к которой Майя прочла сама, мы поговорили с ней о битве между научно-популярной и художественной прозой на страницах одной книги, о белых пятнах в биографии Лескова и о том, почему он всю жизнь оставался литературным маргиналом.
Как вы пришли к тому, что хотите написать книжку про Лескова?
У меня, видимо, какая-то нездоровая тяга к плохим мальчикам. Причем с детства. Моя первая биография посвящена Константину Павловичу Романову, брату Александра I и Николая I. Он был невозможным хулиганом и в общем маргиналом, всю жизнь довольно рискованно… озорничал. Вот и от русского престола отказался, сбежал. После того, как биография Константина вышла, издательство «Молодая Гвардия» предложило мне написать про Лескова. В ответ я проявила преступное легкомыслие. Я тут же ответила: «Легко!». И немедленно подписала договор, подумав про себя, что чего не знаю, то узнаю – схожу в библиотеку, почитаю книжечки. Тогда я не ведала, что Лесков – один из самых неизученных и загадочных русских авторов. Что очень часто просто нечего будет читать о нем в библиотеке. И что исследование его жизни потребует колоссальных усилий, огромной архивной работы. Я согласилась. Дальше случилось предсказуемое. Пока я работала над этой книгой, пока ходила по архивам и читала Лескова, я полюбила моего героя. Он оказался не слишком приятным человеком с тяжелым характером, но при этом он был действительно гением – я согласна с определением Северянина, которое использовано в названии моей книжки, «Прозеванный гений». Как узнать, гений писатель или нет? Если у него есть несколько шедевров, значит, точно гений. У Лескова есть. Но из-за своего тяжелого характера, упрямства, желания идти наперекор всем, он неизменно оказывался в стороне от всех литературных магистралей и столбовых дорог. Вот Тургенев светский был человек, умел себя вести, его любили. Толстой – граф, аристократ, тоже любили и уважали. А этот? Ниоткуда, университетов, даже гимназии не кончал, а ведет себя как король. Это многих бесило.
Какие вы относились к Лескову до того, как начали о нем писать?
В детстве меня очень раздражал «Левша». Эти дурацкие неологизмы. Вообще не смешно. И я совершенно не понимала, почему я должна выписывать в тетрадку, на уроке литературы, все эти безумные «Аболон Полведерский», «укушетка», «бюстра». Мне было непонятно, зачем он это делает, зачем коверкает язык. Еще мне казалось, что Лесков слишком многословен. Но когда я начала читать его насквозь, выяснилось, что в лучших своих вещах Лесков как раз необыкновенно лаконичен. Ничего лишнего не говорит. И – тут я не буду оригинальной – наверное, самые замечательные его тексты – маленькие. Очерки, рассказы, «Леди Макбет», «Человек на часах», «Тупейный художник» – все, что вошло в хрестоматию. Кстати, обнаружилось, что хрестоматийные вещи часто выбирают очень верно, очень адекватно. То, что стало хрестоматийными текстами Лескова, – действительно лучшие его тексты.
Вам трудно было выстраивать баланс между документалистикой и литературой?
Очень трудно. Когда я пишу филологическую статью, нет никаких сражений между мной-филологом и мной-писателем. Я – филолог, исследователь, роль понятна. Когда ты пишешь научно-популярную книжку, филолог ревнует, писатель завидует, они все время друг с другом дерутся. И я действительно не сразу – совсем не сразу, только несколько лет спустя, поняла, наконец, что мне делать: да пускай дерутся. В биографии постоянно переключается регистр, меняется нарратив: это – то художественная проза, то эссе, то филологический анализ.
А идея добавить туда художественную прозу возникла от потребности заполнить лакуны, исследовательские и биографические, или вас вдохновляла сама личность Лескова, его творчество? Почему так вообще получилось?
Если честно, первое. Первая часть жизни Лескова известна плохо. Временами полная тьма. Пустота. Что, как, с кем? И так примерно тридцать лет. Только какие-то обрывки, кусочки. Если б еще сам он был правдив! Родные недаром звали его «фантазер», он очень любил стилизовать свои рассказы под документальные истории, но очень часто все там было перелицовано по отношению к реальности. То же самое касалось мемуарных фрагментов в художественных текстах. Правды там очень мало. Поэтому опираться на воспоминания Лескова почти невозможно. Заговорил же он – то есть стал журналистом – только в 29 лет. Как быть? Начинать с двадцатидевятилетнего Лескова? Как-то нехорошо, биография все-таки. Надо же: родился, вырос, воспитывался… И я пошла вот этим сомнительным путем: о тех отрезках пути, про которые мы знаем очень мало или совсем ничего, писала художественные фрагменты, на основе известных крох.
А вот эта стилистическая система координат, когда вы были в этой книге писателем, она как-то обуславливалась Лесковской, или это было ваше?
Да вот все жду въедливого филолога, который скажет: «Да тут цитат-то сколько раскавыченных!» Их немало, и они так аккуратно инкрустированы в текст. Но это не коллаж. Коллаж в данном случае стал бы мертвым созданием, нужно оригинальное стилистическое решение, надо собственными руками выткать это полотно, в которое можно вплести цитаты из Лескова. Первая часть моей книги – это стилизация, но не совсем Лескова, нет. Скорее, некоторого усредненного романа второй половины девятнадцатого века.
То есть, не было идеи сделать такой мосток из двадцатого века?
Там есть этот мосток. За него отвечает другая, филологическая часть. В ней я говорю с сегодняшним читателем. Да и весь эпилог – это привет русскому литературному модерну, там и Хлебников, и Ремизов, и Замятин шагают к Лескову на поклон.
А у вас, как вы думаете, после этой книги – может быть, не сразу – возникнет желание перечитать какие-то вещи? Явно вы после этой книги что-то иначе будете видеть.
Пока не возникло. У меня – очевидно, из этой книжки – родился следующий филологический план. У нас не прокомментировано главное, самое канонизированное, самое известное произведение Лескова – «Левша». Пока я писала книгу, я многое про этот текст поняла. В частности, почему там такая исковерканная речь. Лесков пародирует тогдашних патриотов, которые вот таким, неграмотным, диким народ представляли и так его изображали в своих квазинародных текстах… И мне очень хочется издать «Левшу» в «Литпамятниках» с хорошими комментариями. Однажды я это сделаю. Попозже.
